ПОЛИТИКО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ОБЛИК НАПОЛЕОНА В ПОВЕСТИ МАРКА АЛДАНОВА «СВЯТАЯ ЕЛЕНА, МАЛЕНЬКИЙ ОСТРОВ»

Опубликовано: 15.07.2017

Номер: 9-2

Год: 2015

Страницы: 52-56

Журнал: Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук

Ключевые слова

роль волевой личности в истории, внутренние мотивы поступков политических фигур, человек «тройного сальто-мортале», престиж, ирония истории, the role of a strong-willed personality in history, the inner motives of political figures, person “a triple somersault”, prestige, the irony of history

Научная статья

Аннотация к статье

Автор статьи попытался доказать, что М. Алданов в своих произведениях, затрагивая вопрос о влиянии волевой личности на ход истории (то есть прибегая к психологическому измерению исторического процесса), постигает личные мотивы поступков крупных политических деятелей. По мысли писателя, облеченный властью человек (даже великий) думает об общественном благе через призму своих корыстных и честолюбивых целей. Изображая в повести «Святая Елена, маленький остров» Наполеона Бонапарта, Алданов утверждает его принадлежность к людям «тройного сальто-мортале» - трюкачам по натуре и азартным игрокам.

Текст научной статьи

Марк Алданов (1886-1957) - выдающийся исторический прозаик, занимающий видное место в литературной жизни русского зарубежья первой волны. Cамая значимая часть его обширного наследия представлена историософской прозой о прошлом и современности (это 16 романов и повестей, связанных между собой общностью идейно-концептуальных построений и художественных решений). Исторический цикл писателя охватывает почти два столетия русской и европейской истории (XVIII-XX вв.). Алданов - одаренный аналитик исторических событий и сознания знаковых политических фигур на мировой арене. Исследователь русской эмигрантской литературы Г. Струве так определил жанровую природу романов писателя: они «…столь же историко-философские, сколь и историко-психологические, и постепенно история даже вытесняется из них психологией» [9, 89]. Еще С.Ф. Платонов и Р.Ю. Виппер подчеркивали важность изучения субъективной стороны исторического процесса через выявление человеческой активности индивидов. Личность «не просто «винтик» исторического процесса, но важная его часть, если не центральная фигура, которую не следует забывать за историей народа и государства» [3, 5]. Если исторический процесс протекает среди многих возможностей, то осуществление или неосуществление любой из них, при общей их допустимости, зависит, по мнению историка Н. Кареева, и от поведения исторической личности, оказавшейся в переживаемый момент на политическом олимпе: «…когда поступок человека определяется изнутри, и ему предшествует... психический процесс, отрезающий человека от… внешних влияний, на которые он мог явиться ответом, то истинным источником поступка является самое «Я» субъекта» [4, 135]. И в центре раздумий М. Алданова проблема воздействия личности на ход исторического процесса. Писатель осмысляет с нравственно-этической позиции возможные последствия исторического «творчества» индивидуума. Историософское мышление Алданова, «проникнутое пониманием важности личностного начала в истории, опирается на изыскания персонализма и субъективной школы, в традиции которых отрицание объективных законов общественного развития при абсолютизации активной роли волевого субъекта в истории» [5, 119]. Алданов, затрагивая вопрос о влиянии волевой личности на исторический процесс, постигает цели и намерения крупных политических фигур. Своеобразие осмысления истории сквозь призму психологии заключается в том, что «выясняются внутренние мотивы поступков политических фигур, совершаемых ими под влиянием личных амбиций и страстей» [5, 120]. Только это, считает писатель, может быть принято для рассмотрения в качестве причин, определяющих ход истории. Оказавшийся на политическом олимпе, облеченный властью человек (даже великий) думает об общественном благе через призму своих корыстных и честолюбивых целей. Повесть «Святая Елена, маленький остров» (1921), посвящена последним дням ссыльного Наполеона. Печальное повествование о завершении земного пути великого человека сопровождают философские раздумья о его жизни и судьбе. Смысл названия произведения становится понятен из краткого сообщения о том, что в школьной тетради Наполеона 1788 года по курсу географии последними словами были: «Sainte Helene, petite ile». «И дальше, после названия проклятого острова, больше ничего нет… Что остановило мою руку?.. - прошептал Бонапарт с внезапным ужасом в голосе. Страшные глаза его расширились… Он долго молча сидел, тяжело опустив голову на грудь» [1, 376]. Умирающий Наполеон верит в фатум, относя небесные явления к своей особе: «Перед смертью Юлия Цезаря тоже была комета…» [1, 381]. Бонапарт у Алданова - азартный игрок, его жизнь - модель противостояния великого человека судьбе. Сфера «случайного», по мнению В.Н. Топорова, «…образует ближайшую и самую актуальную среду человеческого существования, случай активно действует, а всесильная судьба… «отдыхает», не вмешивается в повседневную жизнь человека и лишь раз на его веку произносит свой суд» [11, 38]. Признание большого значения роли случая в истории приписывается и самому императору: «Чтобы развлечь себя и приближенных, Наполеон стал диктовать им историю своих походов. Но скоро понял, что другие ее напишут лучше и выгоднее для него: сам он слишком ясно видел роль случая во всех предпринятых им делах, в несбывшихся надеждах и в нежданных удачах» [1, 356]. В Наполеоне, принесшем с собой в изгнанье на маленький остров огромный запас энергии, не растраченной в шестидесяти сражениях и в завоевании всемирной власти, сказывается натура человека «тройного сальто-мортале», трюкача по натуре, для которого важнее ставки чувство риска, атмосфера азартной игры. Проиграв в истории триста миллионов золотом, он рад выигрышу пагоды в карточной игре с четырнадцатилетней Бетси Балькомб, которая видит в недавнем властелине мира детскую страшилку, «злого Бони». Наделенные необыкновенными качествами, люди «тройного сальто» стремятся превратить свою жизнь в напряженную азартную игру. Генерала Бонапарта, играющего в политику, в государственные занятия, в войну (словом, в историю) сравнивают со страшным снарядом, готовым разорваться над миром. Ради собственного престижа Наполеон способен устроить человечеству «невиданное кровопускание». Даже в предприятиях ссыльного императора угадывается натура человека, наделенного дьявольской энергией и страстью к риску: «…иногда … катался по узкой опасной дороге… над крутыми обрывами пропастей, и, приказывая шальному кучеру Аршамбо во всю прыть гнать тройку лошадей, доставлял себе иллюзию прежней игры жизнью и смертью» [1, 360]. Сильный и беспокойный дух Бонапарта говорит о натуре исключительной. Полководец и государственный деятель, Наполеон в погоне за мировым господством готов перешагнуть все традиции и законы. Избранность есть сигнал дьявольского соучастия. Император, в котором всю жизнь клокотало страшное демоническое начало, убежден, что земля принадлежит безбожникам, ищущим дел редких и неиспытанных. Писатель намеренно отказывается от изображения суетной политической игры этого великого карьериста, показывая Бонапарта до славы и после нее, узником острова Святой Елены. В стальных глазах молодого корсиканского офицера времен Тулона ледяной усмешкой уже застыло выражение крайнего отвращения и усталости от предвидения собственной судьбы, тесно связанной с судьбами мира. Алдановский Наполеон предстает в качестве стороннего наблюдателя, размышляющего об уроках истории. Земная слава не обманула Бонапарта. Низложенному императору гарантировано историческое бессмертие, он предстает в ореоле величия, ощущая себя полубогом. Но «даже великий полководец с уставшим народом обречен»: «…его погубило то, что он, один человек, хотел править миром; а это было невозможно даже с его с ч а с т и е м и с его г е н и а л ь н о с т ь ю» [1, 356] (выделено мною - И.М.). Он смотрел на ночное небо и «…искал свою звезду»... На земле, бесконечно им утомленной, «больше искать было нечего» [1, 378]. Политик движим тщеславием - страстью, основывающейся на желании вызывать в других убеждение в своей высокой ценности. Л. Толстой писал: «Ни одна страсть не удерживает людей так долго в своей власти, не скрывает от них так прочно, иногда до самого конца, тщету временной... жизни и ни одна не отдаляет так людей от понимания смысла человеческой жизни и ее истинного блага, как страсть славы..., в какой бы форме она ни проявлялась: мелочного тщеславия, честолюбия, славолюбия» [10, 119]. Слава достигается деяниями, однако память о делах земных постепенно слабеет, наконец, обращается в тлен. Эфемерность славы Наполеона в повести Алданова «Святая Елена, маленький остров» доказывает эпизод со старым малайцем Тоби, который никогда не слышал о владыке мира, покорившем человечество своим гением и силой оружия. «Сколько царств о нас и не ведает!» [7, 85] - писал Паскаль, разумея ограниченность в пространстве мировой славы и ее скоротечность. Основой всеобщего признания, по мнению В.Б. Ольшанского, является реальный вклад в удовлетворение той или иной общественной потребности, но точная оценка в обществе этого вклада опосредуется социально-психологическими факторами и, как правило, подвергается искажению. Французское «prestige» происходит от латинского «praestigium», что означает: «иллюзия», «обман чувств», «ложное очарование» [6, 508]. С обывательской точки зрения расширение границ государства, или уверение всего мира в демократических намерениях своей страны, или радение об интересах национальной безопасности - есть благо, но с позиции дальней перспективы «благо» может обернуться злом, мировой катастрофой. Политической прозорливости не существует, утверждает Алданов, история черна и непроницаема, иррациональна в своей последней сути, никто не знает, куда она повлечется завтра, какой причудливый узор в калейдоскопе составит игра бесчисленных случайностей. В анализе исторических ситуаций особое значение приобретает у Алданова «ирония истории». В сложных коллизиях всемирного человеческого опыта посредством осознания феномена «иронии истории» проясняется превосходство естественного течения событий над попытками человека навязать истории свою волю. Ирония истории носит всеобъемлющий характер проявления. Устранение «…этой поправки на «хитрость мирового разума», по выражению Гегеля, означает либо искусственное выравнивание зигзагов истории в прямую линию исторической тенденции, либо нейтрализацию иронии в абсолютном прозрении всех возможных вариантов развития событий» [8, 7]. В произведениях писателя торжествует вечная стихия иронии истории: по странному устройству вещей всегда ничтожные причины родили великие события, и, наоборот, великие предприятия оканчивались ничтожно. Алданов художественно обыгрывает исторические ситуации, в которых имеет место расхождение между волевым намерением отдельной личности изменить ход событий и достигнутым ею результатом. Бонапарт у Алданова на закате дней тоже подводит неутешительные итоги своего земного пути: «Но если Господь Бог специально занимался моей жизнью... то что же Ему угодно было ею сказать... Двадцать лет бороться с целым миром - и кончить борьбой с сэром Гудсоном Лоу!» [1, 376]. Последние дни алдановского Наполеона исполнены драматизма и комичны одновременно. Несносный пленник сэра Гудсона Лоу по-прежнему считал себя императором. Иронична сцена, в которой кто-то из приближенных предлагает Наполеону, воспользовавшись ситуацией во Франции, бежать с острова в корзине с бельем, которую слуги отнесут на корабль: «Император, не говоря ни слова, холодным и чуждым взглядом смотрел мимо головы советчика. Отвечать не стоило: умный человек сам должен был бы почувствовать, что Наполеон не может бежать в корзине с бельем. А главное, теперь бежать было больше некуда» [1, 353]. Душевная и физическая усталость Бонапарта умаляет его безграничную жажду деятельности. Император у Алданова с горечью вспоминает свое прошлое в беседе с людьми, абсолютно ему не интересными, забавляется от скуки бросанием камешков в воду («Этот человек … был владыкой мира…» [1, 351]). Писатель низводит «диктаториальную», демоническую фигуру до уровня обыкновенного человека, чувствующего приближение смерти. Мы ощущаем тяжелое дыхание великого полководца, трижды тщетно пытающегося сесть в седло, чувствуем, как скорбно при этом отводят в сторону глаза старые преданные слуги: кучер Аршамбо и форейтор Новерраз. Наполеон изображен сидящим в горячей ванне, чтобы облегчить острую боль в правом боку. Мы видим искаженное лицо умирающего императора, его глаза, горящие безумным светом, исхудавшие маленькие руки. Показывая ссыльного Наполеона, Алданов сознательно делает акцент на наиболее прозаических моментах его существования. Бонапарт, великий и мятежный бог войны, никогда особенно не увлекался слабым полом. Алданов, по-видимому, склонный трактовать «гениальность» как компенсацию за некий органический изъян, иронически обыгрывает этот мотив в известной сцене. Рассказывая приближенным о давних военных походах, Наполеон приводит на память названия полков, расположения батарей, имена командиров. Госпожа Бертран с удивлением замечает, «…что поистине трудно понять, каким образом его величество может все это помнить по прошествии стольких лет. «Сударыня, это воспоминание любовника о своих давних подругах», - быстро повернувшись к графине, с живостью сказал император. Монтолон, салонный генерал, воспользовался этой фразой и перевел разговор на игривые темы. Наполеон заметил, что любовь - глупость, которую делают вдвоем; единственная победа в любви - бегство. Сам он никогда никого не любил, - разве Жозефину, да и ту не очень» [1, 370-371]. «Очеловечение» Наполеона отнюдь не умаляет «доброжелательства» Алданова к этому лицу. Писатель не отказывает великому человеку в достоинстве, сохраняя его политический престиж и историческое значение («Он шут, и он величествен! Он олимпиец, и он комичен» [2, 139]). Умирающий Наполеон окружен мистическим ореолом. Его душа отходит в мир иной «при свете тропических молний», «под завывания свирепого ветра» и «тяжкие раскаты грома» [1, 386]. Итак, мы убедились, что М. Алданов в своих произведениях прибегает к психологическому измерению исторического процесса, позволяющему постичь внутренние мотивы и побудительные причины поступков крупных фигур на мировом политическом олимпе.